Комаровский в интервью Шарий.net: «Президент за все отвечает по большому счету. Потому что президент устанавливает правила игры»

Врач-педиатр дал большое интервью журналисту «Шарий.net»

Евгений Комаровский — врач-педиатр высшей категории, кандидат медицинских наук, писатель и телеведущий. Автор многочисленных научных трудов, а также научно-популярных статей и книг. Один из самых известных врачей на постсоветском пространстве.

— Евгений Олегович, мы с вами встречаемся 13 января. На улице снова полный локдаун. Насколько целесообразно его введение, учитывая, что последние дни мы наблюдаем заболеваемость в 4—5 тысяч, а сегодня 6 тысяч заболевших. При этом сам локдаун нигде не соблюдается. Мы видим очереди в Буковеле, переполненные магазины и метро.

— Введение локдауна целесообразно. А то, что он не выполняется — это уже совсем другой вопрос. Давайте сразу подчеркнем, что факт того, что у нас 4 или 6 тысяч заболевших — это 4 или 6 тысяч положительных тестов. То есть это не та болезнь, которая имеет четкую и понятную статистику.

В моем окружении каждый второй заболевший, причем не вызывая вот никаких сомнений в том, что он заболел. В целом по городам вот это (значение заболеваемости. — Прим. ред.) можно умножать на 2, на 3. А что в райцентрах, в селах — я просто представляю себе, как сельские жители выезжают в города сдавать анализы и так далее. Короче говоря, миллионов 5 мы уже имеем заболевших реально.

Поэтому разговоры о том, что вот снижение и так далее — объективно снижения нет. Снижение анализов, люди в праздники не так часто ходят сдавать анализы — это да. У нас все локдауны, кроме первого, когда люди сами реально боялись, — не соблюдаются.

— В то же время мы видим, что статистика ранее была в 12—15 тысяч, при этом локдаун не вводился. Вы говорите, что снижения на самом деле нет и при этом, что введение локдауна целесообразно.

— Целесообразно, потому что любое разграничение людей в период активного инфекционного процесса уменьшает нагрузку на инфекционные отделения. Любые мероприятия, направленные на разграничение людей, медицински целесообразны.

А вот целесообразно ли это политически, экономически, имеет ли государство ресурсы для того чтобы реализовать введенные им законы — это уже другой вопрос. Совершенно однозначно, что локдаун — это очень мифическое явление, когда государство ставит людям определенные препятствия, а люди буквально соревнуются в том, как они эти препятствия обойдут.

— Насколько вообще можно верить статистике? Потому что хотя официально идет снижение количества заболевших, в то же время повышается число госпитализированных. Нет ли тут махинаций со стороны власти?

— Это не махинации. Тут во многом не махинации. Еще раз говорю вам — люди в праздники не ходят сдавать анализы. Люди сидят в праздники до последнего. Это первое. Второе — что в твоей жизни изменит положительный тест?

— Хорошо, вы говорите, люди не ходят сдавать анализы в праздники. В России как было 25 тысяч, так и остается.

— А давайте проанализируем другую ситуацию. А сколько среднестатический россиянин платит за сдачу анализа? И сколько наш житель платит за сдачу анализу? Вы знаете об этом?

— Да.

— Ну и?

— В России около 2—3 тысяч.

—- А они платят со своего кармана или это оплачивает страховка?

— Смотря какая работа.

— Вот. Огромное количество людей в России эти анализы имеют бесплатно. У нас меньше, значительно меньше. Опять-таки, каждый человек, который идет сдавать анализ, он задает сам себе вопрос: зачем я это делаю? Зачем я должен сейчас достать со своего кармана 500 или тысячу гривен — что изменится в моей жизни? И он выясняет, что ничего.

— Что именно сделало руководство нашей страны во время полного локдауна, чтобы второго не было? Складывается ощущение, что руководство страны никак не к этому не готовилось.

— Такое впечатление действительно складывается. Особенно когда мы оцениваем работу конкретных лечебный учреждений — их возможности, материальную базу, ресурсы, оплату труда медработникам, энтузиазм и так далее. Но давайте все-таки признаем, что помимо активности центральной власти, огромное значение имела активность власти на местах.

Это ведь не Степанов и администрация президента должна была подумать про обеспечение кислородом в конкретных городах. Я вообще не понимаю, какое к этому имеет отношение президент.

— А зачем он тогда берет на себя инициативу?

— Вот это непонятно. Потому что у него нет адекватных советников, которые могут ему объяснить задачу. Президент должен лезть в медицину только тогда, когда он в рамках Совета национальной безопасности и обороны обозначил, что ситуация в здравоохранении прямо угрожает нацбезопасности. Тогда это логично.

— Вы говорили по поводу мэров, что в отдельных городах они понимали свою ответственность. Какие это города? И в каких не понимали?

— Там, где вы слышите про то, как что-то взорвалось, или что где-то пропало электричество и остановились аппараты искусственной вентиляции легких — там не понимают.

— Конкретно можете перечислить области, где были хорошо готовы?

— Я, как рядовой потребитель, ориентируюсь на новости в СМИ. И если я вижу новость о том, что, условно, в Житомире не хватает кислорода, то значит там работали плохо.

Если где-то прекратилась подача электричества и в реанимационном отделении остановились аппараты ИВЛ, то там мэрия никуда не годится. Что бы ни делала администрация президента. Медучреждения находятся на подконтрольной мэру территории. Там лечатся люди, которые за него голосовали.

— Но если президент лоббирует своего человека на министра здравоохранения, то, значит, в совокупности он отвечает за здравоохранение.

— Президент за все отвечает по большому счету. Это всегда так. Потому что президент устанавливает правила игры.

— Если президент встречает «Мрию» с масками…

— …которые потом оказываются в магазине. Это неправильно. Да. Но это такие правила игры. Мы же надеялись, что правила игры поменяются. А правила игры не поменялись. Мы очень все на это надеялись, а они не поменялись.

— Если брать в совокупности, то как Украина в целом справляется с пандемией?

— Великолепно. Наши результаты по летальности уникальны. При той базовой ситуации со здравоохранением, при том, как финансируют больницы и врачей, мы справляемся по итоговым результатам, по смертности, не хуже, чем итальянцы, британцы и американцы. Не хуже — и это потрясающе. Мы герои. Подвиг медицинских работников в Украине еще предстоит оценить всем.

— Чем это обусловлено?

— Отсутствием в Украине наиболее уязвимого контингента — 80+. В самом начале эпидемии я говорил, что те бабушки, которые массово сегодня умирают в Италии, у нас умерли 10 лет назад сами по себе от естественных причин.

Первое, на что вы обращаете внимание, когда вы попадаете в Европу — это огромное количество бабушек, которые шастают кругом под руку с дедушками. У нас активных дедушек как класса не существует. У нас мужиков, которые живут за 70, очень мало. Мы же ждем пенсию не для того, чтобы начать путешествовать, а чтобы спокойно помереть.

Далее. Выяснилось на сегодня, что чем интенсивнее вы пичкаете себя лекарствами, когда заболеваете, тем больше шансов, что ваша болезнь плохо кончится. У огромного количества жителей нашей страны просто нет средств, чтобы всовывать в себя кучу лекарств, поэтому это тоже сказывается. Наш опыт еще будет анализировать весь мир, чтобы ответить на вопрос, почему в Украине такая низкая смертность.

— Но вы же сами говорили, что коронавирус мутирует и болеют уже не только пенсионеры 80+, но и молодые, и тяжко болеют.

— Это все равно единичные случаи. Количество молодых людей, которые тяжело болеют, очень небольшое. И все мутации на сегодня влияют на интенсивность передачи вируса, как у английского штамма. Нет доказательств, что они вызывают более тяжелое течение заболевания.

— Почему тогда столько внимания уделяется именно британскому штамму?

— Не знаю. Очень многие вещи, которым уделяют огромное внимание, необъяснимы с точки зрения логики и здравого смысла. В Британии очень мощная вирусологическая служба. Они наблюдают за мутациями вирусов, государство содержит очень серьезные вирусологические лаборатории. То есть вероятность того, что в Британии обнаружат мутацию, в миллион раз выше, чем что ее обнаружат в Украине, потому что их никто у нас не выявляет.

— Вакцина будет влиять на эту мутацию?

— Эта мутация не уменьшит эффективность вакцины.

— А смогут ли в Украине провести свою вакцину? О чем нам регулярно говорит президент и министерство здравоохранения.

— 30 лет целенаправленно уничтожали и не финансировали науку. Я не вижу базы, которая может себе позволить такой уровень исследований. Я считаю, что нет. Возможно следующее: кто-то, имеющий украинское происхождение, работающий где-то в Америке в нормальной лаборатории скажет: вот у нас есть вакцина, давайте назовем ее украинской. Дайте денег, мы построим такую же лабораторию в Украине, как у нас здесь, и сделаем «украинскую» вакцину. Если Украина будет мощным инвестором в какую-то вакцину…

— А она может быть мощным инвестором?

— Украина может быть мощным инвестором чего угодно, при условии, что там будет нормальный уровень откатов. Сейчас, наверное, будем в китайские вакцины инвестировать — потому что с ними можно договориться, а с Pfizer — нет.

— 6 апреля прошлого года вы говорили, что обычные маски неэффективны, поскольку отверстия в ткани не настолько маленькие, чтобы молекула коронавируса не могла попасть через них. Также ВОЗ говорила, что маски должны носить только те, кто болеет коронавирусом, а затем поменяла позицию.

Вы тоже поменяли позицию. Вы говорили, что производство ПЦР-тестов — «охренительный бизнес», на котором зарабатываются большие деньги. Если происходят такие смены позиции, то у людей складывается ощущение, что и маски, и тесты и так далее — это все «охренительный бизнес».

— Сентенция, которую вы сейчас озвучили, она и была в основе риторики Трампа, который разрывал отношения с ВОЗ — из-за их непоследовательности.

Смотрите. Я врач. Я популяризатор науки, просветитель. Моя задача — понятным языком объяснить вам данные медицинской науки и в рамках этих данных научить вас выживать, если вы не можете получить нормальную медицинскую помощь. Это моя прикладная задача, я ее так вижу.

Врач, который живет в стране, которая является членом ВОЗ… Если ты с не согласен с позицией ВОЗ, то какого черта ты вообще выступаешь перед людьми? Это было бы странно. Уходи тогда из этой официальной медицины, проводи свою линию. Позиция ВОЗ была вполне логичной. Зачем на здорового человека надевать маску?

Но дело же в том, что маска — это очень важно — никого не защищает, то есть вы, надевая маску, никак не уменьшаете риск заболеть самому. Надеваете вы маску только с одной целью — вы можете оказаться человеком, который выделяет инфекцию в окружающую среду. Поэтому вся суть в том, чтобы вы защитили остальных от себя.

Их можно носить там, где невозможно соблюдать социальную дистанцию, а также там, где нет вентиляции воздуха.

— Но вы с вами сидим рядом, и мы без маски.

— Вы находитесь в моем кабинете. Это не просто так. Не слышите шум? Стоит у меня вентиляция кубов 300, не помню точно, — очень мощная система вентиляции.

— А вы болели коронавирусом?

— Официально нет.

— А думаете?

— Уверен, что да. И это первое интервью, в котором я об этом говорю.

— Почему?

— Я не сдавал тесты. У меня была полная потеря обоняния. Очень легкая форма. Легкий насморк в течение суток и пропажа обоняния. Супруга с теми же симптомами.

— Насколько возможно, что вы еще раз заболеете и в более тяжелой форме?

— Крайне маловероятно. Коль я заболел в легкой, значит, мой организм способен вырабатывать антитела, мои рецепторы не пустили вирус. А второе — я просто не нахожусь там, где нет воздуха.

— Вернемся к ВОЗ. И ее возможной заангажированности. Что вы думаете, она заангажирована?

— Вне всякого сомнения. В нее вкладываются огромные деньги. Можно провести кучу примеров, когда некие решения ВОЗ были прямо направлены на поддержку определенных процессов. Я не готов сейчас это озвучивать.

Например, я могу сказать, что позиция ВОЗ по электронным сигаретам была сильно коммерциализирована. Я не буду углубляться в эту тему, потому что тогда надо отдельно проводить интервью только про электронные сигареты.

Да, вне всякого сомнения, заангажированность есть.

— Насколько можно верить заангажированной структуре?

— Вы можете привести пример на 100% незаангажированной международной структуры? А ООН? Там нет такого?

— Вопрос целесообразности существования ВОЗ.

— ВОЗ наверное все-таки целесообразна.

— А Юнисеф заангажирована?

— Вне всякого сомнения. Если люди там что-то покупают, то вне всякого сомнения там есть личные интересы. Любая структура, которая что-то покупает, заангажирована. Можно обсуждать насколько. Тот или иной уровень коррупции есть везде. А что, в ФИФА нет коррупции? А в УЕФА? А в Олимпийском комитете? Ну вот и все.

В данной ситуации мы просто говорим, насколько терпим этот уровень коррупции для общественной морали. Координировать действия медицинских структур определенных стран — это очень важно. Существует много стран, которые не могут себе позволить академий наук, разработок медицинских протоколов, поэтому им нужна такая структура, которая будет разрабатывать эти протоколы, формировать рекомендации на разных уровнях — для врачей, медсестер, для населения.

— Но показала ли ВОЗ свою несостоятельность и неготовность к пандемии коронавируса?

— Конечно. Однозначно. Недооценили угрозу риска, поздно ввели пандемию, поздно изменили свое отношение к средствам защиты. На том же начальном этапе пандемии медицинская наука всех стран утверждала, что чуть ли не самое главное в коронавирусе, в его распространении — это передача заболевания контактным путем. И улицы поливали хлоркой и дезинфекторами, все купались в санитайзере. А потом поняли, что это фигня. Что вероятность того, что коронавирус передается контактно — крайне невелика.

— Если в тех же масках настолько маленькие дырки, что молекула коронавируса вылетает, то получается, что маски вообще не спасают?

— Нет, они спасают прежде всего потому, что вирус находится внутри капель слизи, а маска их задерживает.

— Но молекулы все равно вылетают?

— Молекулы все равно вылетают, но маска в разы уменьшает количество вылетающих молекул и скорость, с которой они движутся. Маски однозначно целесообразны, но опять-таки: какие маски. Не одна маска на сезон, которая вся в соплях лежит у вас в кармане.

— Как часто вы меняете маску?

— Раз в день максимум. Но я не езжу в общественном транспорте, не стою в очередях в магазинах, я в своем автомобиле. Зачем ее менять?

— Но вы же на заправку заходите?

— Нет. У меня есть водитель, который заправляет автомобиль.

— Но вы же встречаетесь с людьми.

— Я практически не встречаюсь с людьми. У меня в клинике из сотрудников ходят на работу только те, у кого есть личный автомобиль. Те, кто должен ездить на общественном транспорте, работают из дома.

— Вы говорили, что многие действия власти касательно коронавируса политические, а не направленные на помощь народу. Какие конкретно действия скорее политические?

— Введение любого локдауна.

— Вы же сказали, что он целесообразен.

— Он же не соблюдается. Мера целесообразна. Как можно ввести локдаун и не закрыть общественный транспорт? Но если мы не введем и это решение, то мы будем «белыми воронами» во всем мире, на нас пальцем будут показывать. Мы же не Швеция, которая может наплевать на весь мир и сказать, что мы сами с усами.

— Какие еще были политические решения?

— А какие еще решения, связанные с коронавирусом, вводили?

— Помощь бизнесу 8 тысяч гривен (речь о выплате ФОПам определенных категорий — Прим. ред.)

— Это же не помощь бизнесу, правда? 8 тысяч никакого отношения к реальной помощи не имеют. Но если бы мы и этого не сделали, то опять бы были бы «белыми воронами». Для нас последние лет тридцать, для всей власти украинской, важно не то, что скажут люди в Украине, а то, что скажут наши соседи. Вот это важнее оказалось.

— Российская вакцина должна быть на нашем рынке?

— Если вакцина докажет свою эффективность и безопасность, она обязана быть — и ее происхождение не имеет никакого значения. У наших ученых нет адекватных и достойных современной медицинской науке данных об этой вакцине. Производитель вакцины общается с учеными всего мира с помощью пресс-релизов. Так не общаются.

— Производители Pfizer, Sinovac, Astra Zeneka…?

У них огромное количество протоколов, к которым есть доступ у всех медработников. Совершенно несопоставимый уровень информационного обеспечения. Совершенно.

— То есть в плане информационной политики «Спутник V» проигрывает?

— Не просто проигрывает, а тотально проигрывает.

— Тогда почему другие страны заявляют, что будут ее покупать?

— Это все пока заявления. Нужны конкретные факты. Я считаю, сама идея «Спутника V» — векторная вакцина, где две дозы, в каждой дозе разные вирусы — это очень круто с точки зрения того, как это можно презентовать. Ну просто обалденно.

Для меня нет понятия «российская вакцина». Я свою позицию много раз озвучивал: когда у нас тут люди умирают от ботулизма, а мы не покупаем российскую сыворотку — ну это вообще безумие. Я об это много раз говорил. Вот тут да.

Но применительно к «Спутнику V», на сегодня следующее непонятно. Во-первых, почему это не публикуется. Это проблема с вакциной или как обычно безалаберность и проблемы с маркетингом? Это непонятно.

Почему россияне еще в августе, по-моему, говорили, что к Новому году привьют 30 миллионов человек, а не привили и миллиона. Не хватает мощностей? Почему их не хватает? То есть есть какие-то процессы, которые нам не до конца понятны.

Вне всякого сомнения, если «Спутник V» будет достойной вакциной, а шансы к этому есть, то это будет для нас самый экономически выгодный возможный партнер.

— Я выступаю за то, чтобы человек сам решал, какой вакциной привиться.

— Медицинские препараты — это не мобильный телефон, который можно привезти из любой страны. И то телефон должен быть сертифицирован, чтобы вы могли им пользоваться. С лекарствами то же самое. Любой препарат, который вы хотите использовать, должен быть в вашей стране сертифицирован и разрешен к применению.

А сертифицирующий орган должен иметь данные об этом препарате. Хотя наши органы зарегистрировали такое количество фуфломицинов, что одним больше, одним меньше…

— Я помню ваш разговор с министром здравоохранения Степановым. Вы говорили, что нет вражеских лекарств, что есть лекарства, которые лечат и не лечат. Министр с вами соглашался. Сам Максим Степанов затем заявил, что Украина не будет покупать российскую вакцину.

— Это политика. Это правильно? Неправильно. Неправильно в этой фразе только одно — мы не будем покупать российскую вакцину. Нет. Мы не будем покупать вакцину такую-то, до тех пор, пока наши ученые не получат пакет документов, которые нас убедят в ее эффективности. Вот тогда да. Но делать акцент на том, что это российская вакцина — это неправильно.

— Правительство регулярно заявляет, что покупать российскую вакцину не будет покупать потому, что она не прошла третью стадию испытаний. Но ведь другие вакцины тоже ее не прошли?

— Не прошли.

— Президент Украины недавно заявил, что мы будем закупать китайскую Sinovac, которая еще не была зарегистрирована даже в стране-производителе. По последним данным, она эффективна только в чуть более, чем 50% случаев. Тут еще один вопрос того, что руководство страны отталкивается не от того, как сделать Украине и ее жителям лучше, а делает выбор по политическим причинам.

— Наверняка, обсуждая закупки в Китае, ну или чего-то китайского, мы всегда можем быть уверены в том, что закупщики заработают. А закупая у Pfizer заработать могут мало. Это надо учитывать? Однозначно.

— Как вы оцениваете то, что Украина не вошла в перечень приоритетных стран ЕС по получению вакцины?

— Это политика страны. Страна вот такая — она все думает, что кто-то ее будет защищать, кто-то будет презентовать ее интересы, что мы вообще кому-то в мире нужны, кроме самих себя. Никому мы не нужны. Точно никому. Ну разве что как плацдарм для выяснения отношений между большими-большими игроками.

— Как вы думаете, кто принимает главные решения по тому, какую вакцину покупать, какие действия предпринимать? Руководство страны в лице Ермака или Зеленского? Или это американские послы? Или министр здравоохранения?

— Не министр здравоохранения.

— А чем он вообще занимается в таком случае, если он ни на что не влияет?

— Любое медицинское решение в нашей стране проходит определенную процедуру его принятия. В этом алгоритме принятия любого медицинского решения есть такое звено — называется министр здравоохранения. Но министр здравоохранения, который не может уволить продававшего фуфломицины главврача — это фикция в масштабе стране.

Мне кажется, что эта децентрализация в медицинской сфере — это очень плохо. Децентрализация инфраструктуры — это очень хорошо. Но медицинские решения должны быть строго централизованы. Ответы на вопросы, что такое в медицине хорошо или плохо, не должны быть отданы на рассмотрение конкретного главврача, который хочет продавать конкретные таблетки для больницы.

— Вы готовы вакцинироваться?

— Да.

— Какой вакциной?

— Я бы отдал предпочтение Pfizer. Она самая проверенная.

— Смерти после вакцинирования не смущают? Хотя они есть и у других вакцин.

— Причем тут смерти? Сегодня утром в Украине 30 млн народа чистили зубы. Сегодня несколько человек погибнут в автомобильной…

— Почему 30, а не 40 млн?

— Я так думаю. Президент обещал сделать перепись, но не сделал. Ну и ладно. Я думаю, что в Украине 30 млн человек и каждый из них чистит зубы. И кто-то сегодня попадет в аварию. Он попал в аварию, потому что зубы почистил?

Прививают в мире людей 80+, которые мрут и так. Конечно, если сегодня привили 100 тысяч человек, то кто-то из этих 100 тысяч человек умрет после вакцины.

— Какая вакцина зайдет в Украину первой?

— Скорее всего китайская. Sinovac.

— Ей вакцинироваться не будете?

— Ей не буду. Не буду, потому что… тут мне надо начинать читать длинную лекцию, что Sinovac отличается. Это другая вакцина, инактивированная, похожая на вакцину от гриппа, например. Тот факт, что 50% защиты… она реально работает. Она практически на 100% устраняет вероятность заболеть тяжелой формой. Тяжелой. Да, риск заболеть сохраняется. Но это легкая форма. 50%-ый риск заболеть легкой. А риск тяжелой — практически отсутствует.

Я не знаю на сегодня данных о взаимозаменяемости вакцин. Условно есть РНК-вакцины, есть векторные вакцины, есть инактивированные вакцины — и вот я начал прививаться инактивированной, могу ли я потом продолжить вакцинацию векторной? Скорее всего, нет. Поэтому если я уж буду принимать решение о вакцинации, я буду прививаться мРНК-вакциной. К ним относится сегодня Pfizer и Moderna.

— Когда Pfizer дойдет до Украины?

— Вот что у западного мира получается, так это наращивать объемы производства. Думаю, к концу 2021 года дойдет. Чтобы что угодно зашло в Украину, должны быть люди, которые на этом могут заработать. На Pfizer’е вы хрен заработаете. Роль личности в закупках — это отдельная ситуация.

— Блок про министра здравоохранения Степанова. У вас был с ним консилиум, на котором вы говорили, а он соглашался, что в Украине возможно, что один человек зарежет другого и будет этим гордиться, потому что он патриот. Изрежет в том числе и врача, правильно?

— В том числе зарезать можно в Украине кого угодно.

— Вы это утверждали, утверждал это министр, соглашался с этим. Знаете ли вы, что министр Степанов в 2017 году вносил залог, будучи еще тогда губернатором Одесской области, за Сергея Стерненка?

— Нет, про залог не знаю. Кто такой Сергей Стерненко я знаю.

— Стерненко зарезал человека. Как вы считаете, министр Степанов несет ответственность перед врачами и общественностью за то, что радикалы могут действительно взять зарезать человека — врача или не врача?

— Мне кажется, что вне всякого сомнения несет.

— Тогда еще не было этого происшествия, уточню. Тогда еще Стерненко не зарезал человека, за что его сейчас судят. Тогда это было другое дело. Тем не менее, если он говорит, что он против радикализации, а Правый Сектор это радикалы…

— Смотрите. Первое. Надо по каждому действию человека разбираться. Очень многие вещи, которые делают у нас люди, совершают не по велению сердца, что вот он пошел от чистого сердца внес залог. Мы же знаем, как это работает, догадываемся. Если ты губернатор области, а в ней происходит такое происшествие, то твои партийные или не партийные начальники скажут, что надо так сделать.

Многие же вещи, которые совершаются, делаются не от чистого сердца, а потому что так надо. Потому что заложник ситуации.

— Но имеет ли он право тогда говорить, что осуждает то, что кто-то кого-то может зарезать, если сам вносил залог за человека, который в будущем это и совершит? Вы проводили параллель, что человек зарезал человека и может этим хвастаться. И я подумал, что речь идет о Стерненко.

— Возможно, я говорил и про Стерненко. Мне на самом деле кажется, что сейчас мы пытаемся хотеть от политика большего, чем ну реально можем. Мне кажется, что человек, который сегодня был в одной политической партии, а завтра оказался в противоположной по убеждениям…

— Например?

— Ну например губернатор Харьковской области бывший. Который был ближайший помощник Петра Алексеевича и стал членом ОПЗЖ. Это же абсолютно диаметральные полюса. Мне кажется, что это более аморально, чем любое внесение залога.

Вы пытаетесь от меня добиться ответа на вопрос, который настолько далек от моего понимания. Для меня любой человек, который совершил преступление, предусматривающее физическое насилие любой степени по отношению к другому человеку, это не человек. Все. Точка.

— Оглядываясь на действия власти в отношении коронавируса, в целом действия министерства здравоохранения, как вы думаете, долго еще Степанов будет на своей должности?

— Мне хотелось бы, чтобы надолго. Он очень адекватный и очень на своем месте. Степанов понимает то, чего никак не понимала Супрун — о том, что медицина держится прежде всего на людях. Он очень хорошо это понимает, значимость медицинских работников. О том, что без поддержки врачей и медсестер вообще ничего у вас не получится.

По крайней мере это первый министр, который не согласился с бюджетом.

— В чем тогда целесообразность министра здравоохранения, если он ни на что не влияет, кроме как подписать или не подписать?

— Министерство здравоохранения — ему присуще большое количество функций. Прежде всего организационные. Они организуют медицинский процесс. Они лицензируют лечебные учреждения. Они дают разрешения. Подписывают протоколы решения. Поэтому министерство оно необходимо.

Министерство должно иметь возможность принимать очень серьезные государственные решения. Прямая регистрация лекарств по ускоренной процедуре. Возможность завоза лекарств в страну или оборудования. Упрощение процедуры регистрации определенных предметов первой необходимости для врачей и медсестер. Много чего требуют от медицинского начальства.

Если кто-то не выполняет протокол, утвержденный МОЗ, то что должно сделать МОЗ? Хотя бы иметь возможность этого человека убрать. Зайдите в любую больницу, везде есть аптека. Получается, прямо на территории больницы есть организация, которая прямо заинтересована в том, чтобы в больнице не было лекарств. Логично? Логично.

Так а что мы тогда обсуждаем. Надо убрать экономическую составляющую из медицинских решений. Это невозможно сделать из выделенных средств на медицину. То есть вы оставляете медицину заложником неадекватных решений.

— У вас была возможность стать министром здравоохранения. Вы изначально шли с командой президента. В 2019 году вы отказались: сказали, что не хотите этого, потому что не готовы резать по живому и заниматься увольнениями. Но уже в 2020 году вы говорили, что за вами закрепился образ педиатра-террориста. Вы говорили, что если родители не будут делать так, как вы сказали, то вы не будете заниматься лечением их детей.

— Одно дело, когда я несу всю полноту ответственности за лечение вашего ребенка. Вот вы пришли со своим ребенком. Я вам говорю надо делать то-то, то-то и то-то. А вы говорите: я этого делать не буду. Я говорю: Володенька, больше ко мне не приходи.

Если я берусь за дело, это моя компетенция 100%-ая лечения твоего ребенка. А моя активность на посту министра здравоохранения вне моей компетенции профессиональной. Я этого не умею. Я не умею управлять большими массами людей. Я не умею принимать решения в обход или с учетом политической целесообразности. Не умею.

Поэтому я знаю, что любой мой заход в министерство здравоохранения — это 2—3 скандала с президентом, с руководителем комитета Рады, после которых я напишу заявление. Потому что нет возможности сейчас удовлетворить мои требования. Прежде всего финансирование.

— Вы самый популярный врач в Украине. Если бы у вас были противоречия с президентом, то ваш образ не упал бы, потому что уже есть бэкграунд и вы никак не связаны с развалом медицины. Вы можете просто выйти к людям и сказать о противоречиях.

— Я не тот человек, который может браться за дело, не чувствуя себя в этом деле компетентным. Мы говорили об этом с Владимиром Александровичем, что должность, которая меня устраивает — должность внештатного советника. Об этом я сказал в те два часа, пока я был в его команде.

— Почему всего два часа?

— Потому что было совершенно очевидно, мгновенно, что все, о чем мы говорили — не собирается никто соблюдать. На следующий день после того, как я озвучил, что надо заниматься прежде всего медицинским работником — что это самая тонкая, самая болезненная ситуация, огромное количество тусовок и организаций выступило с открытыми письмами, что у нас на самом деле все хорошо, а Комаровский все наврал.

Я понял, что все эти тусовки будут на меня орать, наезжать, обвинять в клевете и так далее.

— То есть вы уже тогда разочаровались в президенте?

— Конечно. Я сразу понял, что ничего не будет. Сразу. Потому что президентом можно быть только тогда, когда ты готов отстаивать свою правоту. Когда ты в ней убежден. Только так. А отстаивать правоту не получится с чистыми руками, не получится. Тебе надо наказывать людей. Если кто-то клевещет, то его надо наказать. Конкретно. И так далее. У нас в стране можно говорить все, что угодно. Если прилетает некий самолет, и мы говорим все, это гуманитарная помощь. А потом это продается. Что должно произойти? Либо тот, кто сказал, что это гуманитарная помощь должен отвечать, либо тот, кто продавал — но кто-то же должен отвечать?

Так вот у нас можно что угодно. Никто ни за что не отвечает.

В медицине я озвучивал алгоритмы, как я вообще для себя вижу возможность что-то сделать в здравоохранении страны. Прежде всего констатация того факта, что ситуация в здравоохранении прямо угрожает национальной безопасности. Создание в рамках совета СНБО органа, который будет включать министра здравоохранения, главного санитарного врача, представителей экономики, силового блока, прокуратуры, судов и так далее. Короче говоря, мощный орган, который имеет право принимать решения.

Далее. Если некое решение требует законодательного обеспечения, то оно должно по упрощенной процедуре заходить в Раду, быстро приниматься, доводиться с помощью силовых структур до истины, до реализации практической. Для этого нужны силы, средства, желание, силовая поддержка, юридическое и экономическое обеспечение. Ничего нет. Идти туда — это подставлять свою репутацию человека, который не крадет и вне врет, под попытки кого-то врать и воровать.

Президент соглашается с тем, что на кино про патриотов надо дать деньги, а на институт сердца — не надо. Он с этим согласен. Я не хочу такого. Я и близко к этому не хочу подходить ко всему. Я не вижу условий. Я не вижу людей, которые готовы что-то изменить.