The New York Times: Наша российская проблема (перевод)
Перевод статьи, опубликованной на сайте The New York Times 10 сентября.
Роль России в американской политике обычно была относительно простой. Чем правее ваши взгляды в политическом спектре, тем больше вы боялись Ивана и различных славянских козней. Чем левее ваши взгляды, тем больше вы уверялись в том, что «красная угроза» – всего лишь страшная сказка.
Теперь все гораздо сложнее. За последние 15 лет один из республиканских президентов лихо высказался о теплых отношениях с Владимиром Путиным, двое кандидатов от Республиканцев затем заняли очень воинственную позицию по отношению к России, а сейчас на сцене Дональд Трамп, который обещает более тесные отношения с кремлевским режимом.
За этот же период Демократы успели высмеять наивность Джорджа Буша-младшего на счет России, высмеять убежденность Митта Ромни в том, что Россия – главный геополитический противник Штатов и обвинить Дональда Трампа в том, что он является агентом российского влияния. Эти обвинения больше похожи на текст «ястребиных» периодических газет середины 1950-х.
Идеологи также не могут похвастаться единой позицией. Шон Хэйнити утверждает, что Кремль использует Джулиана Ассанжа только потому, что у него, возможно, есть компромат на Хиллари Клинтон. The Nation защищает Дональда Трампа от того, что издание называет «нео-маккартизмом» мейнстримного либерализма. Консерваторы, умеющие играть в команде, связывают себя, так сказать, «узами брака» в попытке хотя бы объяснить или даже защитить позицию Трампа по Путину; либеральные же эксперты пытаются побыстрее забыть все, что они когда-то писали и говорили по поводу Митта Ромни и России в 2012 году.
Все это отражает партизанский беспорядок, который усугубляется влиянием главной фишки Трампа — «решительный лидер». Но эта путаница, в какой-то мере – оправдана. Мы и должны быть растеряны по поводу наших отношений с Россией, наши партии должны рассматривать разные стратегии, потому что, в действительности, совершенно непонятно, где лежат наши национальные интересы по отношению к России.
В основе этой неопределенности лежит тот факт, что ни США, ни Россия точно не знают, какой силой на мировой арене они хотят быть. В годы холодной войны в разделении власти сохранялся статус-кво – сдерживание и заключение различных союзов. Русские были ревизионистами и продвигали социалистические идеи от Гаваны до Ханоя. Вначале 2000-ых мы поменялись ролями: США при Джордже Буше-младшем стали революционной силой и проповедовали мессианскую веру в либерализм и демократию, а Москва была другом сильных лидеров, стабильности и статуса-кво эры Саддама.
А теперь возникла путаница. Во время Арабской Весны Вашингтон занял ревизионистскую позицию, а Москва решила действовать по канонам реальной политики и защищать то зло, с которым она хотя бы знакома. Но в то же время Путин превратился в оппортунистского ревизиониста, который почувствовал слабость Запада и решил использовать ее для дестабилизации Западного порядка – частью этой стратегии стала молчаливая поддержка Дональда Трампа.
Если вы не сам Трамп, то путинская дестабилизационная политика – аннексия Крыма, вторжение в Украину и теневая война против соседних государств и западных правительств – не способствует рассмотрению Москвы не в качестве противника, которому нужно противостоять или хотя бы сдерживать.
Однако ход событий на Ближнем Востоке, где наша стратегия терпит поражение, столкнувшись с множественной матрицей врагов, задает лимиты линзе «новой холодной войны». Наша главная цель в Сирии не та, что была десятки лет назад – сдерживание России. Мы стремимся сдержать джихадизм и терроризм, положить конец иммиграционному кризису и установить хоть что-то, похожее на порядок – для достижения всех этих целей нам так или иначе придется сотрудничать с Кремлем.
Вопрос, на который обе партии должны дать свой ответ, — насколько прав был Ромни? Сегодня Россия выглядит более грозным геополитическим врагом, чем четыре года назад. Но является ли режим Путина и его реваншизм самой серьезной угрозой, с которой мы сталкиваемся сегодня? Серьезнее, чем «Аль-Каида», «ИГИЛ» или их последователи? Серьезнее, чем более богатая, могущественная и в равной степени авторитарная КНР?
Недостаточно назвать все это угрозами: политики должны определить угрозу первостепенной важности.
Если последние четыре года длится вторая холодная война, то наша стратегия на Ближнем Востоке и в Азии должна быть пересмотрена с учетом новой главной цели – победить в новой сумеречной войне с Россией.
Но если Пекин, в конечном счете, станет более серьезным противником, чем Москва, если возможности Китая и амбиции перевесят сильную игру Путина слабой рукой, то мы будем нуждаться в деэскалации конфликта с Россией и сотрудничестве с режимом в Кремле.
Дональда Трамп не тот человек, который решит все эти вопросы. Но, что часто оказывалось правдой в этих выборах, среди его глупостей вы можете проследить вопросы, которые должны занимать следующее поколение лидеров.
Фото: fishki.net
